Ол РУНК

Ол РУНК

ЛЕЧЕБНАЯ СОБАКА

Юмористическая повесть

Часть третья.

Ты за меня лизни ей нежно руку

За все, в чем был и не был виноват.

Сергей Есенин

***

Вот мы все о свободе печемся. При царе стали большевиками, при коммунистах в диссиденты подались, при демократах в красно-коричневых начали перекрашиваться...

Да, мужики - страшно свободолюбивый народ и как никто другой охоч до чужих баб. Но мало кто из нас пытался вырваться из-под каблука доморощенного сатрапа. А те жалкие единицы, которые осмеливаются на такое безуметво, как правило, спиваются и кончают жизнь на помойках, среди отбросов человечества. И в любом случае, даже в самом лучшем, за освобождение от уз Гиминея нашему брату приходится платить цену куда более высокую, чем какие-то жалкие алименты. Мудрые женатики и не рыпаются, тихой сапой несут свой гиминеевский крест. Я давно пришел к выводу, как не крути красавица хвостом, а свобода, особенно та, которая без всяких цепей и короткого поводка и к которой нас тянет по-пьянке, всего-навсего – блеф. И потом вот, то ли куришь натощак, то ли пьешь с похмелья!..

Я предпочитаю учиться на чужих ошибках, а другим стараюсь не давать повода для самосовершенствования. Правда, еще Владимир Ильич подметил: «Не ошибается только тот, кто ничего не делает». Спокойствие лентяя, граничащее с безразличием к самому себе и ко всем окружающим, как раз и вносило разлад в мой душевный настрой. В здоровом теле – здоровый дух, и меня с новой силой потянуло к морю. Замечталось проветриться на морском ветру.

Но не всегда мои желания совпадают с содержимым моего кошелька.

Мой друг подписывал счета и раздавал купюры...

Глубоко заблуждаются те, которые думают, что длину поводка определяет супруга. С возрастом начинаешь понимать отшельников, которые никуда не рвутся из тесных картир, и только изредка перетряхивают прелые тряпки на безрадостных дворовых сквозняках, и весь остальной мир для них закрыт облезлыми стенами старых «жрущевок»…

Ветра – не ветры сводят нас с ума…

Но если нет денег на крутой душевный порыв, то можно обойтись и без гор. Ведь Эльбрус из самолета видно здорово…

И чем Ильмень не море!

Уеду на Ильмень,

Уеду туда,

Где солнце одно

И одна лишь вода.

Там ветры такие…

Такие ветра

Хорошие песни

Заводят с утра…

***Синим цветом выделены строчки из песен Владимира Высоцкого. Не зная их, трудно осмыслить этот фрагмент повести, впрочем, как и остальные, там, где я цитирую других авторов, не делая сносок, чтобы не загромаждать свой текст ненужной информацией. Повесть рассчитана на эрудированного собачника.

***

Я забрел на Скит. Когда-то он был приютом для скитальцев, сегодня здесь резвятся свободные граждане свободной Росси, и каждый по-своему сходит с ума.

Что сделали из берега морского

Гуляющие модницы и франты…

Наставили столов, дымят, жуют

Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу

Угрюмо хохоча и заражая

Соленый воздух сплетнями…

Я стою в тени старых сосен и задумчиво смотрю в голубую даль Ильмень-озера. Времена меняются, а люди остаются прежними, к каким бы попам они не ходили.

Но думы не об этом.

Богини девственной округлые черты,

Во всем величии блестящей наготы,

Я видел меж дерев над ясными водами…

Не удивительно… За моей спиной Юрьев монастырь.

Мы любим

По земным законам,

И соблазняешь ты меня

Не яблочком одним,

Зеленым,

А сразу спелыми,

Двумя.

Молчи, фарисей!..

Мы тоже святые,

Но разве же худо,

Что к женам нас манит

Не только душа,

А женского тела

Горячее чудо.

Любовь –

Как жажда истины,

Как право есть и пить.

Я, может быть,

Единственный,

Умеющий любить.

Велик Ильмень. Привольно раскинулся. И за голубым горизонтом, чистым от всех дымов современной цивилизации, есть острова, на которые в этом году и нога человека не ступала. Это главное в моих мыслях. Не одиночество влечет меня и не сытная келья, а пространство, свободное от людей и сплетен. Я так хочу оторваться от человечества…

Ильмень-озеро встревожено,

И волнуется опять:

Утро ветер растреножило –

Отпустило погулять…

Только ветер да звонкая пена,

Только чаек тревожный полет,

Только кровь, что наполнила вены,

Закипающим гулом поет…

Бомж – милицейская аббревиатура. В милицейских протоколах она утверждает хитроумную философию, в основу которой положены вынужденные скитания бездомной собаки и полное безразличие благополучных людей к тем, кто по чьей-то прихоти или собственному недомыслию оказался среди отбросов человечества.

Куда я – такой,

Кому я – такой,

От горькой…любви (или от любви к горькой?)

Потерявший покой?

И взгляд мой безумен,

И вид мой ужасен.

В древней Элладе полуголодный философ, сидя в просмоленной бочке, утверждал, что только бездомная собака ведет самый независимый от людей образ жизни. Древние греки держались на приличном расстоянии от дурно пахнувшего полуголого философа, и никто из них не подверг его остракизму за откровенное жульничество. Они уже тогда понимали, что его существование, как и существование бездомных собак, полностью зависит от их благополучия.

Чем богаче живут люди, тем сытнее тем, кто кормится на помойках.

Это вечная истина.

Так было в Древней Греции, так стало у нас.

А моя супруга не выпустит меня без рюкзака, набитого продуктами. Голод не грозит мне даже на самом необитаемом острове. Мы еще вальсируем в одной паре…

Знатоки, конечно, влзражают. Скажут, мы все больше маршируем парами, и все – левой, левой! Ну это…кто с какой ноги встает. Теперь уже неправая правая у многих стала толчковой…

Уеду на Ильмень вместе с рюкзаком!

Оглохну от песен,

На солнце сгорю…

А буду живой –

Все опять повторю!

Черт возьми, я начал говорить стихами… Своими! К чему бы это!? Крыша, что ли, поехала. Я ведь не поэт, и никогда не ценил высоко людей этой, так называемой, творческой профессии, правильно полагая, что сочинение стихов – занятие для бездельников или влюбленных. Хотя разницы между двумя этими категориями не вижу. Влюбленный, как никто другой, отлынивает от всех житейских дел и вместо того, чтобы трудиться на благо общества, киснет в болоте своих эротических фантазий да еще рифмоплетством занимается.

И все же там, за горизонтом, есть незагаженные людьми луга и поля.

Уеду на Ильмень!..

Вон и моторки, нагруженные обнаженными женскими прелестями, так и снуют туда и оттуда. А жена давит на меня, требует, чтобы я оправдывал ружье. Тут есть, за кем пострелять…

Что если рискнуть и поохотиться? Я рано сбросил себя со счетов. Есть еще порох в пороховицах, и свет клином на Гелии не сошелся. Да и наука ей будет, впредь будет знать, когда следует, а когда не следует улыбаться женатому человеку!

А тут такие мини-бикини, и улыбаются только омоторенным клиентам. На академическую греблю теперь красоток не заманишь. Каждой бабе теперь подавай лошадиные силы.

Эх, раззудись плечо! Размахнись коса!

Ты пахни в лицо ветер с полудня…

Освежи взволнуй…

А камыши совсем рядом…Была бы только тройка…А еще лучше – триста лошадиных сил.

Мы уже не думаем, как люди. Мы теперь, во времена технической информатики, презревшей сарафанное радио и фольклор, как пасьянс, раскладываем в голове в удобном для себя порядке обрывки словесных фраз и сдабриваем их музыкальной крошкой… ничуть не беспокоясь, что слово из песни не выбросишь, а музыка вообще из дурной оперы…

Уеду на Ильмень!

В общем, я загорелся охотой.

Но как сделать так, чтобы и жена загорелась тем же самым. Она наверняка полагает, что оправдывать ружье на озере можно и без лодки – в одних охотничьих трусах… Надо устроить переворот в ее мозгах да такой, чтобы она сама додумалась, что без самого современного, без самого быстроходного катера настоящим охотником за бабами…тьфу ты… В общем, настоящим охотником за двуногой водоплавающей дичью без быстроходного плавсредства мне не стать.

И по радио из рубки, из которой я рулю…

Репертуар надо сменить, чтобы не брякнуть при супруге нечто подобное и невпопад. Любовь бесплотной может быть, а вот бесплатной не бывает. Крутится моя пластинка… Звучит марш Мендельсона, под который мы потом всю жизнь вальсируем со своей половиной… И мой кошелек преспокойненько хранится у супруги, вес набирает, и наверняка уже страдает от избыточного веса, как и сама моя благодетельница. Да, нашим женам приходится платить за нас по счетам, куда бы нас не занесло… Может быть, поэтому Гелия и улыбалась моей жене так нагло. Может быть. Но их проблемы – не мои. У меня на уме – быстроходное, самое современное элегантное судно. Можно и глиссер на двоих. Да-да, а куда я тогда дену собаку!? Неособаченного на волю жена не выпустит. И это тоже надо учесть. И хорошо бы на толкучке купить капитанскую фуражку вместе с удостоверением капитана дальнего плавания.

И по радио из рубки, из которой я рулю…

И на мне белая фуражка с бронзовой кокардой!

Эх, Гелия! Рот до ушей, и мозги набекрень. Думать надо, когда, кому и как улыбаться! Ты все-таки женщина, и, в глазах моей жены, мы – разнополые существа, склонные к греху, из-за которого твоя прародительница распростилась с раем. Только вот навсегда ли?.. И старухи валом валят к попам. Они не верят в гнев божий и в его железную волю. Всё что-то о милосердии бормочут.

А нам еще рано грехи замаливать.

Еще душа не долюбила,

Еще до радостей горазд…

У нас еще есть время грешить.

Бросил шар свой пурпурный

Златовласый Эрот в меня

И зовет позабавиться с девой…

За страсть,

Сжигавшую дотла,

Я б согласился с карою,

Что узаконена была

Царицею Тамарою.

***

-Дорогая,- как бы между прочим небрежно роняю я. – У тебя есть повод еще раз похвалить мой выбор.

Она знает, о чем я говорю и с кем я лежу на диване, и охотно отозвалась из соседней комнаты:

-Очень милый пес, но у него, как и у всякой охотничьей собаки, есть один профессиональный недостаток.

Господи, она видит не толькло сквозь стены, она умудряеется и на солнце разглядеть пятна. Меня эта ее проницательность раздражает. Хотя я и не очень соображаю, о каком одном собачьем недостатке она говорит, но не сомневаюсь, что она вспомнила о нем или придумала его только для того, чтобы в очередной раз намекнуть, на кого похож хозяин четвероногого бездельника своими недостатками.

-У него нет ни одного недостатка! - сержусь я.

-Профессиональные недостатки есть у всех, даже у меня.

-Очень любопытная откровенность. И с чего это вдруг тябя потянуло на самокритику?

-Это не самокритика. Это запоздалое расскаяние. У меня – высшее техническое образование, а я в высшей математике, как какая-нибудь гуманитария, ни бум-бум, и все потому, что в свое время ты сделал «ход конем».

-Хочешь сказать: женился на тебе?

-Нет, еще до женитьбы…

Я всмопнил, как еще до свадьбы моя будущая супруга в гордом одиночестве и в совершенно пустой студенческой столовой хлебала по-студенчески пустые щи, и ни на что лучшее уже не рассчитывала только потому, что её конспект по математике сожрали поселковые собаки.

Я тогда пожалел несчастную.

Любили меня. Бранили меня.

А вот жалеть не жалели меня.

Ну что ж, товарищ Сельвинский, жалость, оказывается не самое лучшее из чувств, и, наверное, хорошо, что меня никогда и нигде не жалели.

-Мы вместе ходили конем!- скучно роняю я.

Неожиданно она охотно соглашается:

-К сожалению, это тот самый редкий случай, когда ты прав. Я не должна была поддаваться соблазну. Мне надо было позаимствовать конспект у девочек и выучить эту самую высшую математику. Теперь у меня было бы не только высшее образование, но и были бы знания, соответствующие этому моему образованию.

-Женщине достаточно одной арифметики!

Я каждый раз в таких случаях говорю ей это с раздражением. Вот и сделай доброе дело по простоте душевной! Она знает, почему я раздражаюсь, и каждый раз в таких случаях злится. Она понимает, в моих словах что-то есть от истинного положения наших баб в нашем обществе, и это особенно злит ее. Но ведь не я придумал наше общество, и тем более не я создал в нем полноценные условия для умственного и физического развития обоих полов. В этом плане я бы и пальцем не пошевелил, если бы здесь хоть что-то зависило от меня. И это у меня – не от лени, а от моих убеждений. Но именно их она всегда сбрасывыает со счетов и давит на одно и то же.

-И все-таки охотничья собака должна уметь охотиться!

Нет, немыслимо уследить за ходом ее мыслей, но опять она попала в самую точку. Конечно, ее раздражает диван, и я счастливо улыбаюсь. Благо она в другой комнате и только слышит меня, а не видит, и моя улыбка никоим образом не может повлиять на ее критический настрой.

-Нет бы сразу так и сказать! А то столько всего наворотила и наворошила! Но нельзя научиться охотиться, лежа на диване… Не сомневаюсь, где-то в своем подсознании ты и сама это чувствуешь. Вот если бы у нас был хоть какой-нибудь краденый по импорту мерседес с перебитыми номерами, или, что еще лучше, маленький автобус со столовой и с прицепом для спанья и приготовления щей, тогда бы…

-Не говори мне о щах. Воспоминания о них вызывают у меня отрыжку!. - сердится она. –А в лес я тебя больше не пущу! Я не привыкла менять свои решения! Это у тебя на неделе семь пятниц!

Нада закрепить успех. Теперь она должна оставаться при своем мнении в любых обстоятельствах.

-Год не пей, два не пей, а в пятницу выпей, - хмуро роняю я. – И хорошо, когда на неделе их семь штук. Календарь можно не заводить, чтобы пятницу не проворонить.

-Вот видишь,- взрывается она, - какой ты пьяница! Тебя и одного в лес пустить нельзя! И в лесу свинья грязи найдет.

-Чем-чем, а наши леса этим богаты.

Беспокойно. Дома не сидится.

Ухожу в окрестные леса.

Радуюсь деревьям,

Травам,

Птицам…

Чудеса!

Ей-богу, чудеса! Теперь чуть ли не у каждого дерева ларьки стоят, - пугаю я растерявшуюся на мгновение супругу и тут же спешу успокоить. - Ну и что!? Зато

Около леса, как в мягкой постели

Выспаться можно. Покой и простор… И домой придешь – ни в одном глазу.

-Не делай из меня дуру!

Она пришла в себя, и, пожалуй, это самое правильное, что она может сказать.

-Это же высокая поэзия!

-В перемежку с твоим идиотизмом, и ты на свой аршин всех поэтов не мерь.

-Мы всех поэтов мерим только по себе. От этого зависит, любим мы их или отвергаем.

-У народа есть общепризнанные мастера рифмованного слова!

-Есть,- охотно соглашаюсь я. – Например, Пушкин. Но больше всего его не любят попы. Даже шуточную оперетку Шестаковича, написанную на стихи общепризнанного классика рифмованного слова запретили показывать публике. Хотя к народу это не имеет никакого отношения. Сама знаешь, кто в театр теперь ходит.

-А кто?

Ох, как она купиилась!

-Да те же самые, кто и в церковь. Чиновники да старухи.

-Наступит осень, и будешь охотиьтся на Ильмене, как я и обещала,- решительно обрывает она наш поэтический настрой. Отсутствие аргументов чаще всего вынуждает ее принимать правильные в моем понимании решения. Это не значит, что они действительно совпадают с ее обещаниями.

Я никак не выказываю чувства своего удовлетворения

-Это в резиновых сапогах, что ли?

-Да с такой собакой и резиновые сапоги ни к чему! Уточек из воды Кирюша будет таскать.

-Кирюша наш не умеет плавать! Да было бы тебе это известно.

Она появляется в дверях и тупо, и глупо, что, в общем-то, всего лишь выражает немое удивление, смотрит на кайфующего рядом со мной сукиного сына. Он даже ни один глаз не сызволил приоткрыть – настолько безразлична ему наша дискуссия. А зря…

Наконец, после долгого молчания, во время которого я старательно стер довольную улыбку со своего лица, она растерянно произносит:

-А я думала это у них – на уровне инстинкта. Он же водяной пес!

-Но не поэт. Вот если бы он был поэтом…

-К чему этот бред?

-А к тому, дорогуша… вот если бы он был поэтом, то и учить плавать его не надо было бы. В свое время дядя Есенина, увидев, как племянник беспомощно барахтается на мели, затащил его в лодку и на глубине бросил в воду со словами: «Плыви, сукин сын!». У поэтов особая живучесть в воде, как у рыб. Можно, даже сказать, это их профессиональный порок, и без воды они – ни туды и ни сюды. Насухую ни один поэт ничего дельного еще не написал. Отогрелась душа, и оттаяла боль…Стихи должны быть душевными…

-Он тогда еще не был поэтом, и дядя не мог знать, кем будет его племянник, а ты морочишь мне голову. Инстинкты, куда сильнее божьей искры…

-Женщина ты упрямая, но не забывай, что у нас городская собака. Надо понимать, что все инстинкты у него притуплены до уровня моих привычек. Городская собака – это совершенно особая собака, и она стоит особняком в ряду всех своих менее избалованных сородичей, живущих более-менее на воле и влачащих нечто более или менее похожее на собачью жизнь. Городская собака не живет, а копирует жизнь хозяина, ну и сама представляешь, какая у меня жизнь - воли никакой, а копия – всегда хуже оригинала. Мы с ним оба безвольные существа, можно сказать, клеточные животные. Так что, может быть, ты и права: с кем поведешься, от того и наберешься. Но это не его выбор, а тебе даже в голову не приходит, что ты в ответе за тех, кого приручила… Ты готова отправить нас на озеро оправдывать ружье в одних болотных сапогах … А я ведь тоже не умею плавать. Я тебе – не какое-нибудь моторное судно с большими габаритыми, приличным водоизмещением и трехсотсильным двигателем внутреннего сгорания.

-Разве про лодку я ничего не говорила тебе?

Ух, как забилось мое сердце. Но я нахожу силы совладать с эмоциями и в который раз равнодушно роняю:

-В каком смысле?!

-Ну, действительно, не в сапогах же утюжить Ильмень-озеро.

-В сапогах, милая, не утюжат. Это на моторках утюжат. А в сапогах…

-Да-да, я знаю. Но моторки у нас нет, и сапоги ближе к подсознанию, надо привыкать к омоторенной терминологии…раз пошла такая жизнь, что даже ружье приходится оправдывать на омоторенном плавсредстве.

-Дорогая! – я с умилением смотрю на супругу.- Как хорошо, когда мы с тобой думаем в унисон… И лодка должна иметь мотор с большими лошадиными силами!

-А вот это ты зря! Я не люблю кататься с ветерком. У меня от ветра уши болят.

***

Умудренные житейским опытом охотники говорят: с новой женой много хлопот, а со старой лодкой много возни, и про кошелек – ни слова. А напрасно. Именно он определяет и капризы новой жены, и лодку, которая у человека с деньгами, как и жена, не может быть старой. Только в отличие от вновь приобретенной жены, новая лодка не капризничает, у нее есть гарантийный срок безотказной работы, и она должна работь без каких-либо претензий на неумелое техническое обслуживание.

Мне с моей половиной и того и другого хватало, хоть и новизной она не блистала, и в старухи рано было зачислять ее. Ну а что касается лодки, так я быстро убедился: ухаживать за ней надо. На дурачка тут дело не пройдет. Иначе, где сядешь – там и слезешь…А то и слезть не успеешь – утопнешь. Дурная мысль, но она сподвигла меня на трудовой подвиг.

Я с головой ушел в ремонтные работы. Были и минуты короткого отдыха. Без этого нельзя. И тогда что-то вроде тоски закрадывалось в мою душу. А за лодками, проскакивающими мимо, поднимались пенные буруны, и вздыбленные ими волны раскачивали мое утлое суденышко, уткнувшееся носом в скользскую глину низкого берега. Угнетало старье, купленное по дешевке, а технический прогресс на воде будоражил воображение. Ну, бабы! Дайте только лошадиные силы наладить, я вам и с моим мотором вскружу голову.

Эх, прокатить бы Гелию с ветерком!.. У нее, уж точно, от ветра уши не болят, и пусть он поет в наших ушах…Я садился рядом с Киром, мы мечтательно смотрели на мутный Волхов, и у каждого было свое на уме. Эх!

Рыжие солнечные блики танцевали на воде, я любовался игрой света и бранил свою недальновидную знакомую с кошачьими глазами. Мое настроение портилось окончательно, и совсем пропадал интерес к двуногой и двулапой дичи, которая порхала, плавала, ныряла, загорала и сплетничала за голубым горизонтом вдали от ревнивых глаз монахов и монахинь... А в монастырях поблизости нет-нет да и били во все колокола.

-Эх, Гелия!- тихо говорил я в безлюдное пространство.- Если бы к твоей красоте творец добавил немного ума... Человек идет с родной женой, а ты - рот до ушей... Эх, и дура же ты!

Речной ветер играючи подхватывал мои слова и тут же рассеивал их, и можно было не беспокоиться, что хоть одно слово из моего монолога кто-то услышит и передаст супруге.

Безнаказанность воодушевляет и умиротворяет. В такие минуты я отходил душой и готов был простить Гелию за ее недомыслие. Я начинал внушать себе, что интеллект совсем не нужен женщинам, как и высшая математика. И прав был творец, что начисто отверг в своей работе нелепую иррациональность.

И чем больше я выгораживал Гелию, чем старательнее пытался оправдать ее, тем меньше хотелось заниматься полудохлым мотором с сомнительным числом лошадиных сил. Я с детства ненавижу гаечные ключи, и всегда разделял ту прекрасную идею, которую высказали еще древние римляне: кесарю –кесарево, слесарю – слесарево. Да, конечно, у кесаря не было моторной лодки, и слесарные работы не занимали его руки и ум.

И может быть, я бросил бы всякую затею с охотой на полпути. Может быть, я даже не стал бы оправдывать ружье, если бы не пес. Больно уж печальными были его глаза. Ах, эти чайные глаза напротив! Ну в точности такие же, как у Гелии. Он с молчаливой тоской смотрел в голубую даль, и потому как он смотрел, я понимал, ему хочется порезвиться на воле, в дали от цивилизации, ошейника и поводка, и, может быть, даже поохотиться. Он все-таки легавый пес. И еще по его глазам я видел, он меньше всего страдает от разлуки с Дарой. Он, может быть, уже вообще не думал о ней, и в такие минуты мне хотелось быть таким же, как и он, морально стойким и без больших претензий на сомнительную дружбу с бабами.

И тогда я говорил себе: не раскисай! Клин вышибают клином! Там, за горизонтом должно бытъ лекарство от любви. Смотри, сколько голых красавиц сигает поминутно мимо тебя в ревущих и рвущих на части воды Волхова катерах. Столько баб, разномастных, разнокалиберных, разноупитанных и по-современному равнораспущенных, ни в одном порнофиммльме не увидишь, а тут нужна только инициатива. И ничего, что у тебя старая посудина с пробитым днищем и искареженными бортами. Любовь слепа, и если я сумею своими дохлыми лошадиными силами вскружить ей голову…И из рубки, из которой я рулю, буду я кричать голубке по-английски и по-русски…Женщина любит ушами…Надо вот только на толкучке фуражку капитанскую купить…

Воодушевленный таким образом, я снова брался за работу. Но вдохновения хватало не- надолго, и с гловой в ремонт я уже не уходил. Голова оставалась свободной для разного рода размышлений. И даже для самокритики. И вот самокритика неожиданно подвела меня к простой и ясной мысли.

Человек в ответе за того, кого он приобрел. Тут с Экзюпери не поспоришь. И раз я приобрел Киришу, то гулять, естественно, должен только с ним. Стоит мне выйти на прогулку с другой собакой, как вся наша улица переполошится. Знакомые и незнакомые начнут спрашивать меня: "А где ваша собака?" Но никому нет дела, что за дама идет рядом со мной. С какой бы красавицей я не шел, даже самая олопаченная бабка не додумается спросить меня: «А где ваша жена?».

Мы живем в цивилизованном мире, идиоты, в отличие от особаченных придурков, встречаются редко. Так с чего же я решил, что мне полагается гулять только с собственной супругой, и ни о какой другой женщине я даже помышлять не смею? Ну и закомплексован! Я схватился за голову! У Гелии нет таких комплексов! Она замужем была всего без году неделя и еще мыслит, как обычная незамужняя дура…может быть, уже и феминистской стала. Она вполне могла подумать, встретив нас, что это вовсе не моя супруга, а я радуюсь жизни с хорошей знакомой или, на худой конец, с далекой родственницей. Она до этого никогда не видела нас вместе, и на моей жене не написано, что она - моя жена, так же, как и на мне, что я – муж этой самой моей жены.

-Пошли, Кир! - взвыл я, с ужасом выскакивая из ржавой уродины, как из тонущей посудины.- Нужна встреча на любом уровне, но только наедине с Гелией! Я казнил малоопытную девочку за отсутствие интеллекта, а свой, обремененный житейскими предрассудками, забыл включить! А мы с тобой как-никак - высокоинтеллектуальные существа, и только дураки думают, что собака в своей жизни руководствуется одними инстинктами. А хозяин у собаки на что!? И разве любовь нас с тобой не возвышает над всем остальным миром, в какой бы денежный мешок он не был упакован!

***

Зверь на ловца бежит. Еще находясь под впечатлением своего открытия, я увидел Гелию. Случилось это неожиданно и в самом неожиданном месте. Впрочем , место тут никакого значения не имело. Главное, что оно было далеко от дома и моя жена не могла засечь меня на таком расстоянии в обществе рыжей красавицы, и на таком расстоянии мои мысли ей не передаюся.

Поступь легкая, гибкий стан…

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить старикан,

Как умеет он быть покорным…

И с моим маразмом каждый раз у нас будет, как в первый раз… О, ужас! Меломанство – хуже хамства, и эта мерзость возникла в моем сознание, словно издевается над чистой поэзией. А ведь я думаю не о теле и ни о чем-то телесном, хотя и любуюсь ее грацией…

Как же мы обрадовались! Под "мы" я подразумеваю здесь и нас с Гелией, и наших питомцев. До чего они, сукины дети, бесцеремонные! Сразу обниматься бросились. А мы, теперь я уже говорю о себе и Гелии, люди. Нам полагается прилично вести себя, сохранять дистанцию. И прав поэт Василий Федоров:

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней…

Наше людское сознание выше собачьего. Наши инстинкты подавлены человеческим интеллектом.

-Давненько мы не виделись!- радостно щурю я глаза.

Ах, эти дурные привычки. Я никогда раньше не щурился и вот те на!

—Да вы все с женой и с женой...К вам и не подступиться теперь.

Что-то я перемудрил со своим интеллектом. Девочка довольно-таки неплохо соображает. Самостоятельно догадалась, в какой ситуации я нахожусь, и ведет себя сообразно сложившейся обстановки, как истинный спецназовец.

-Ну, что жена?..Цербер,что ли?- словно оправдываясь за навязчивость собственной супруги, виновато бормочу я.

-Цербер - не Цербер, а службу исправно несет.

Она упрекает меня. Я это вижу, и мне нечего возразить. Разве что в свою очередь упрекнуть ее:

-Сами виноваты...

Гелия откидывает голову назад так, что солнце разом освещает все ее веснушки, и смеется:

—А здорово я тогда с вами раскланялась! Даже сама удивилась, как хорошо это у меня получилось.

Все-таки я или переоцениваю ее интеллект или она включает его слишком поздно. Не могла она, по моему глубокому убеждению, вот так ни за что ни про что подставить меня.

-Неужели вы с перввого раза, как только увидели нас, так сразу и поняли, что я – с женой, и не с чьей-нибудь, а со своей.

-Вы – типичный подкаблучник, и с кем же вам еще быть.

Удивление ее настолько искреннее и так невинно, что мне аж дурно становится.

Я отвожу в сторону погрустневшие глаза.

-Выходит, это все вы тогда сознательно проделали?

-Конечно! Я как только заметила, что она смотрит на меня так, словно я должна ей рубль, во мне сразу чертики взбесились.

—Да, это она умеет делать,—роняю я горькое признание.- Она жуть какая у меня ревнивая.

-Но и вы тоже хороши были!- Гелия скользит по мне насмешливым взглядом. -У вас так глаза бегали, как будто бы вы у меня двугривенный стащили и не знаете, куда с ним деться.

-Ну, вы даете, -только и нашелся я что пробормотать.

-Каюсь! Как только она пристегнула вас к поводку, я сразу поняла, что переборщила, и пожалела вас. Так что не сердитесь!- она дружески подергала меня за рукав рубашки, словно пытаясь привести в чувство. -Как вы хоть здесь оказались...одни?

-С лодочной идем,- говорю я тихо и печально.

—А что там делали?

Я счастлив, что она проявляет ко мне интерес, и чувствую даже сам, как оживаю прямо у нее на глазах.

-На Ильмень готовимся ехать. Трава уже встала. Буду Кирюшу учить охотиться.

-Он же у вас охотник! Зачем же учить его охотиться?

-Э-э…Это дело тонкое... Как бы вам объяснить... Человек вот умное существо, а если его ничему не учить, то как родился дураком, так дураком и умрет. И Кирюша без моей помощи настоящим профессионалом не станет.

-А вы сможете?..

-Еще бы!- вру я, и глазом не моргнув.- Не смог бы - и не брался. И сделаю из него настоящего профессионала!

-А я вот Дуняшу тоже стала на тренировки водить, ЗКС осваиваем…

-Как, как вы сказали?- поспешо переспросил я.

-А вы, что, не знаете , что такое ЗКС?

Гелия смотрит на меня, как на последнего идиота. Но откуда мне знать, что такое ЗКС, если я сроду не держал служебную собаку. Но не это обеспокоило меня.

-Вы, кажется, свою подругу Дуняшей назвали?

-Да. А что? Разве плохо? Я ее теперь все время так называю. Ей эта кличка больше нравится, и она охотно на нее откликается...

Все это было бы смешно,

Когда бы не было так грустно.

-А как же это у вас из Эльдорадо Дуняша вышла?- перебиваю я ее.

-Запросто! Эльдорадо, Рада, Дара, Дарьюшка.. .Улавливаете?

Я киваю.

-А уж от Дарьюшки до Дуняши хоть бы что додуматься.

Я опять киваю, а сам в панике: интересно бы узнать, моя жена сама дошла до Дуняши своим умом или кто-то надоумил ее?

Игра любви,

Игра до слез.

Довольно бы,

Но поздно…

Поздно…

И начинается всерьез,

Что начиналось

Несерьезно.

***

Любой русский, перечисляя великие озера нашей земли, вслед за Байкалом назовет Ильмень. И не потому, что из Ильменя, как и из Байкала, вытекает только одна река. И уж совсем не потому, что на многих российских товарах красуется имя легендарного Садко. Не этим славен Ильмень. Наши товары пока что на мировом рынке большим спросом не пользуются. Чужая реклама давит и на наш образ жизни, и на наши вкусы. А жаль. Именно у нас все – самое что ни на есть натуральное и без примиси какого-либо дерьма и мистицизма. Но это – к слову.

С берегов Ильменя начиналась Русь. Хотя есть и другое мнение, сдвинутое на Ладагу, но оно сути дела не меняет. Много написано про Ильмень всякой всячины и в художественной, и в специальной литературе. Кое-что я читал, и казалось мне, все об этом озере знаю. А вот пошел по нему на своей лодке и увидел его совсем не таким, каким представлял. Оно куда свободнее, чем пишут о нем. И в отличие от Балатона или черноморских пляжей, его берега почти безлюдны. Особенно это верно в отношении восточного берега. На многие километры раскинулись тут заливные луга со множеством речушек и речек, больших и маленьких озер. Вот уж где раздолье комару и птице!

Сначала такое открытие огорчило меня. Я ведь надеялся увидеть пляжи, хотя бы местного значения, вроде черноморских, битком набитых двуногой дичью, и морально готовил себя к встрече с нею. Увы! Она, двулапая и окрыленная, песчаным лежбищам предпочитала свободный полет и разнотравье ильменских лугов.

Но я не очень переживал за разбитые мечты и без особого энтузиазма упрекнул себя за плохое знание родных просторов. А простор был хоть куда, и это я оценил с первого взгляда. Лучшего места для натаскивания легавой собаки и придумать нельзя!

Мы с Киршей остановились на берегу Мсты. Так для начинающих учиться выживать на безлюдье и у воды безопаснее. По свежей непримятой траве я оцределился, что там, где мы высадились, в этом году до нас еще не ступала нога человека.

Утро было солнечным и тихим. Жизнь в разнотравье ликовала. Моя голова слегка закружилась от запаха цветов и оглушительного стрекота насекомых. А мой пес как с цепи сорвался. Он носился по полю, кувыркался, валялся на спине, соскакивал и снова, высунув язык, нарезал витки. Вот уж действительно, для бешенной собаки сто километров – не круг. Пес явно обалдел от счастья. Никто не умеет так радоваться жизни, как собака. Я не мешал ему. Пусть отведет душу. Я разделял его радость и глупо, и счастливо улыбался, наблюдая за ним.

Солнце уже разогнало комаров по кустам. Я разделся до плавок и с тоской оглядел себя... Жалкое зрелище...

И с таким телом я собирался покорить сердце Гелии... Тьфу ты! Дурость какая!.. Сколько же лет я не загорал? И вообще сколько же лет я не был на природе? Ведь только и ездил, что на картошку, на которую палкой гоняли каждую осень и на которой я возненавидел нашу природу за дожди и грязь.

Я лезу в лодку, достаю надувные матрасы и одеяло, чтоб поваляться на солнышке со всеми удобствами. Увидев меня за работой, Кир подбегает ко мне и начинает хватать все подряд, стараясь внести свою лепту в общее дело благоустройства. Человек даже на природе пытается устроиться по-человечески.

И вот мы вместе лежим на одеяле. Природа природой, а одеяло лучше. И Кир в восторге. Его глаза радостно блестят. Раскрытой пастью он жадно хватает свежий, воистину свежий воздух. С его длинного, огненного языка искрящимися алмазами скатывается вода.

-Ну что, друг, отвел душу?- говорю я ему.

Он понимает, что я говорю. Умная собака знает до трехсот слов. А он у меня не дурак. И это немного смущает меня. Особенно не любят учиться особенно интеллектуально развитые индивиды. По себе это знаю.

-Ну-ну,- глажу я его по мягкой шерсти .- Порадуйся еще жизни чуток, и я начну тебя учить. Ученье - свет, а неученье - рынок. И дедушка Ленин в первую очередь таким, как ты завещал: «Учиться,учиться и еще раз учиться!».

Очень умные глаза у моей собаки, и вряд ли он верит в мои педагогические способности. Но кто сказал, что преподаватель должен быть умнее ученика?! Если бы так было на самом деле, мы еще скрипели бы повозками в каком-нибудь мрачном средневековье...

Еще до приезда на Ильмень Кир умел делать все, на что способны хорошо обученные служебные собаки. Но в отличие от них он обладал более высоким интеллектом и не мчался, сломя голову, выполнять мою команду. Емy обязательно надо было подумать, взвесить необходимость тех или иных действий, определить на глазок размер вознаграждения, которое он приучил меня держать в руках, и только после этого, сообразно обстоятельствам и предлагаемому поощрению, он действовал или же и ухом не вел.

Но та наука нам далась шутя. Походя. Освоили мы ее как бы от нечего делать.

Однако охота - это уже не развлечение. Тут нужен серьезный подход. Охота прежде всего – убийство, а убивать надо уметь, не каждая собака это умеет делать, потому у нас развелось так много обачников.

На основании последних литературных данных я разработал целую систему обучения своего пса. Для начала он должен был научиться бегать параллелями взад-вперед строго перпендикулярно направлению моего движения.

Не всякий академик поймет, что это такое и как зто надо делать. Но тут я как раз и верил в цепкий собачий ум и еще - в материальное поощрение.

Итак, после того, как мы немного пообвыклись на воле и Кир спустил эмоциональный пар, я посадил его на траву и строго-настрого приказал сидеть, а сам с приличным куском жаренной курицы ушел метров на сто пятьдесят. Положил ароматное мясо под кустик и вернулся назад. Пес сидел с умной мордой и, роняя слюни, не сводил с меня внимательных глаз. На словах и на пальцах я объяснил ему, что от него требуется. Он внимательно слушал, склоняя голову то в лево, то вправо, всем своим видом выказывая и свое прилежание,и свое нетерпение броситься выполнять мое задание.

Наконец, мне показалось, что он понял, что я от него хочу, и я скомандовал:

-Поиск!

Он тут же сорвался с места, но побежал не в сторону от меня, как я показывал ему рукой, а напрямую к заветному кусту. Я закричал, затопал ногами, пытаясь образумить его, но он уже мысленно был со своей наградой и плевать хотел на какие-то параллели. Он ни на миллиметр не отклонился от курса. Строго по прямой домчался до куста и, ни секунды не колеблясь, сожрал самым бесцеремонным образом незаслуженное куриное поощрение. Расстояние было слишком большим чтобы я мог пинком помешать его трапезе.

Вернулся он с виноватой мордой, но в прекрасном расположении духа. Его хорошее настроение выдавал хвост, самый кончик которого счастливо подергивался.

Два дня он жрал без зазрения совести жареных курочек, пошехонский сыр, копченую колбасу, но никак не мог понять, что все это я скармливаю ему только для того, чтобы он научился бегать параллелями, и лишь в благодарность за съеденные деликатесы весело помахивал своим «пером».

На третий день к нам подошел какой-то старик со спинингом.

-Пошто, мужичок, животину мучаешь?- хмуро глядя на меня, поинтересовался он.

Не такой уж я и мужичок. Интеллигент все-таки. Ничего что маленький да невзрачный. Зато дух у меня большой! Я грудь - колесом. Приосанился.

-Чего это я его мучаю?! Я его охотиться учу!

Дед качает плешивой головой и недовольно трясет седенькой бородкой.

-Эх, дурень, ты старый! Разве так учат охотиться. Не обижаешься, да?

-Ну, если аргументируете…то чего же обижаться-то,- бормочу я.

-Чего аргументирую-то?- трясет он опять своей бородкой, но уже весело.- Что ты дурень, что ли?

-Да нет, что я не так учу его охотиться.

-Это можно. Ты соображать-то умеешь?

-А то как же? Как никак шестнадцать лет учился!

Я опять грудь вперед. Знай, мол, деревня, наших!

—Ну тогда соображай,—говорит он. - Сколько твоя собака пробежит параллелями, пока ты вот это поле, длиной в две версты, пересечешь?

-А верста чему равна?

-Ты и этого не знаешь?

-Это же не стандартная единица длины. Мы, инженеры, таких длин не касаемся.

-Ну, считай тогда, в каждой версте пятьсот саженей.

-И это для меня пустой звук!

Дед поднимает свою бородку высоко-высоко и пристально смотрит в небо. Я тоже смотрю туда. Там ничего не написано. Только жаворонки зависли.

-Эх!- безнадежно махнул он рукой.- Я и сам не знаю, сколько километров в версте. Выдавай - один к одному...Кажись, правильно будет.

Я морщу лоб и беззвучно шевелю губами. Я отвык от устного счета. Меня приучили вместо мозгов включать в работу машинку, и устный счет теперь тяжело дается.

Кирюша и дед глядят на меня с надеждой. А получилось слишком много, и я машинально произношу:

-Ого-го!

-То-то и оно!- радуется дед и его бородка трясется от смеха.- Вот теперь и соображай! Если пес, по твоей глупости, умается на этом поле, то что он будет делать на следующем?

-Лежать, высунув язык!- бодро отвечаю я.

-То-то и оно! А «ирландцы» начинает охотиться с третьего поля. Так что не спеши раньше времени собаку гонять, а то отобьешь у него всякую охоту к охоте.

Я растерянно смотрю на Кира, а дед утешает меня:

-Да ты не расстраивайся. Он сам все поймет, когда придет время. Пес у тебя – смышленный, не в хозяина. Ты его только осенью на охоту возьми, с птичкой познакомь.

-Да ведь я ж его - по книжному,- оправдываюсь я.

А он добродушно растолковывает мне:

-Это счастье, что собаки читать не умеют, а то точно бы разучились охотиться. Книжки-то про них обычно пишут бездари. Те, кто к этим клыкастикам и подойти по-человечески не умеет...А в общем-то, была б моя власть, я запретил бы всякую охоту. На зверя. И на птицу. Ведь все это - сплошная аморалка!

-Пьют, конечно,- поддакиваю я .- Много пьют! Но что касается меня, так я ни-ни! Понимаете?

И я хватаюсь за сердце.

Бородка деда снова взлетает вверх.

-Да причем тут это! Свинья грязи найдет. Не в пьяницах дело. Все зло - от нашей духовной бедности и скудоумия! Нравственность гибнет. Пока человек истребляет себе подобных - будет процветать насилие и войны будут. Мясоедство до хорошего не доводит. Вспомни Гитлера. Что этот людоед натворил!

-Гитлер был вегетарианец!-робко заметил я.

-Что-то дроби не видать...-бормочет она.

Не щучья голова, конечно, а супруга. Но я, если надо, умею быстро и хорошо соображать. Я ждал такой вопрос и подготовил ответ.

- Ты хоть соображаешь, что такое бекасинник? -почти победно кричу я из прихожей.

-А то как же! Самая мелкая дробь!

-Вот именно! А самую мелкую дробь невозможно увидеть невооруженным глазом.

-Значит, и подавиться ею нельзя?

-Дробь же - не кости!- счастливо смеюсь я.

Кажется, на этот раз мне удалось оболванить ее, и я уже прикидываю в уме, на что истрачу трояк и с кем его пропью.

-А зубы о нее сломать можно?

Осторожная женщина! И мужа, наверное, по такому же принципу подбирала, чтобы случайно об меня зубы не обломать. Нынче стоматологи ужасно дорогие…

-Ну, что ты, -благодушно рокочу я.- Дробь - не алмазы, какие тут могут быть сомнения.

-Ну, раз нет никаких сомнений, тогда гони всю трешку.

Ну и логика!..Я поражен, обескуражен.

-Это как так всю трешку? - подавленно бормочу я.

-Как брал, так и гони, - спокойно объясняет она. - Щука -то у тебя – даренная! Выходит, дармовая…

***

Осень приближалась с фантастической быстротой. Уже птицы перелетные забеспокоились. Уже жена контроль за мной ослабила. А Гелия как в воду канула.

Я стою на поляне для выгула собак. Последний августовский ветер гуляет на ней вместе с моим Кирюшей. Скучно псу одному. Ветер - он не товарищ. Он только тоску нагоняет и студит висок.

"Эх, Гелия, Гелия, -вздыхаю я.- Интересно, как бы ты поступила с моей заначкой, если бы была моей женой, и сумела бы потрафить мне, сообразив, что рыба у меня – дареная?"

Я сердито сплевываю. Господи, какой я стал меркантильный. Вот уж действительно, чем старее, тем жаднее, и много ли надо ума, чтобы поймать большую рыбину! Была бы снасть большая, а рыба на ловца бежит, и охотничий билет у меня в порядке.

Я смотрю на солнце. Оно рыжеет с каждым днем и с каждым днем ходит все ниже и ниже. Вот-вот откроется охотничий сезон. За утками надо будет ехать. «Эх,Гелия! - вздыхаю я.-Берега Ильменя - не черноморские пляжи, очень-то не поразвлекаешься, и баб там нет, да и без заначки скучно на охоте... Вот ты еще такая молоденькая, замужем была недолго и всего один раз, супружеская жизнь, должно быть, еще окончательно не испортила тебя, и что-то от милосердия еще осталось в тебе, и ты перед открытием охотничьего сезона сумела бы закрыть глаза на мою заначку..."

Я хочу сплюнуть еще раз, но кто-то осторожно трогает меня за рукав куртки и обрывает мои невеселые размышления о предстоящей охоте на водяную дичь всухую. В душе моментально вспыхнула надежда на встречу мечтой.

И для меня воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь!

Как часто мы повторяем эти слова, порой даже не зная их и не веря в бога. И совсем необязательно, чтобы наш восторг от встречи с любимой укладывался в рифмованные строки. Сердце трепетно, как у молодого, забилось. Но я уже немолодой, и такое сердцебиение запросто может перейти в аритмию.

Я быстро оборачиваюсь. Разочарование мгновенно вводит работу всего организма в прежний спокойный режим.

Рядом со мной стоит девочка лет четырнадцати.

-Здравствуйте!-смущенно улыбается она.

Я удивленно смотрю на незнакомку.

-Можно с вами поговорить?

Конечно, можно! Я так соскучился по человеческому общению. Эх…Гелия!

-0, пожалуйста! -бодро восклицаю я, и девочка понимает, что у меня - веселый нрав и человек я, в общем-то, общительный.

Она без обиняков выкладывает суть своих замыслов...

-Мне очень нравится ваша собака. Вы не подскажете, где можно приобрести щенка такой породы?

-Милая барышня! -начинаю я торжественно...

-Валя! -представилась она.

-Валечка!- с пафосом произношу я . -Будь моя воля, я Законом запретил бы подросткам держать собак!

-Почему? -удивляется она .- Ведь собаки делают человека лучше, благороднее и добрее.

-Все это чушь собачья! -сердито возражаю я.- Собака живет в зависимости от своих размеров 12-20 лет. А ты только вступаешь в жизнь. Твои интересы еще не сформировались, привязанности тоже. Через два-три года у тебя появится кавалер. На него потребуется время. Гулять надо будет с ним, а не со своим питомцем. Инстинкты продолжения рода восторжествуют над твоим здравым смыслом, и ты предашь своего четвероногого друга. Поменяешь на двулапого, кривого и косого. И только бог знает, в какого урода ты влюбишься. Слышала, небось, любовь зла – полюбишь и козла. Разве это сделает тебя благороднее и добрее!

Она молчит. Человек молчит тогда, когда соглашается. А я продолжаю просвещать девочку, сбитую с толку нашими киношниками и сочинителями.

-И вообще у городского жителя с собакой масса проблем. Легче корову держать в деревне, чем собаку в городе. Ты представляешь хоть, сколько с ней надо гулять? Четыре часа - не меньше! Так отдай лучше эти часы друзьям, спорту, школе, наукам, в конце концов! Слышала, небось:

Науки девушек питают,

Отраду старым придают,

В счастливой жизни украшают

В несчастный случай берегут.

…Вот они и сделает тебя и благороднее, и умнее. А то ведь молодые берут собак, потешатся, а как поймут, что с ними хлопот внепроворот, так и… под зад своих питомцев. Ты разве не видишь, сколько четвероногих бомжей вокруг. Гораздо больше, чем помойка пожет прокормить. Каждая такая собака несчастна не по своей вине, а по недомыслию людей.

-Думаете, я на такое способна?

-Не сомневайся, милая. Человек – самое свирепое животное, и женщина в этом смысле ничем не отличается от других людей. Вот тут, к примеру, совсем недавно гуляла одна юная особа с восточно-европейской овчаркой и, видать, уже нагулялась.

-Думаете, она ее...ну как это...по боку?

У ребенка - страдание в глазах. Жаль ей животину, хоть она ни разу не видела Дуняшу.

Я стараюсь смягчить чужую боль.

-Думаю, она себе мужа взяла, а собаку в милицию сдала. Ее меркантильный интерес восторжествовал над здравым смыслом.

-А как же вы? -спрашивает девочка, с нежностью глядя на Кирюшу.

-А вот так… Уж раз ей собака не нужна, то я — тем более.

-Я не это имела в виду. Как вы с Киршей управляетесь?

Мои уши чуть-чуть краснеют. Девочка этого не замечает. Она еще ничего не понимает в переживаниях взрослого дяди.

-А вот так, -грустно объясняю.- На пенсию пошел ради него. Лодку купил ради него. Охотником стал ради него. Вот теперь на уток пойдем ради жены.

-Полагаете, и мне надо пенсии ждать?

-Полагаю! Собаки - привилегия пенсионеров.

-А на пенсии какую лучше собаку взять, не скажете?

-На пенсии? На пенсии, милая, старушки обычно шавок заводят.

-Шавку папа не разрешит взять.

Я смотрю на незнакомку и догадываюсь, кто ее папа. Ну да! Она страшно похожа на врача-кардиолога...У врачей-кардиологов тоже бывает больное сердце! И долг платежом красен.

-А ты, милая, уговори папу взять собаку, не дожидаясь своей пенсии. Пусть он с нею гуляет! Так он еще долго жить будет. Собака очень дисциплинирует человека!

Лицо девочки просияло.

-А что! Я люблю папу и зла ему не желаю! И какую вы посоветуете взять собаку?..

***

Солнышко мое осеннее!

От чего, от чего мне так светло? От того, что ты идешь по переулку…

Старая песня, а как хорошо она звучит в душе! Словно ветром тронуло струну…

Вот и свела судьба нас!

А я уже думал, мы больше не свидимся. Гелия вместе с Дуняшей идет по поляне для выгула собак. И как идут! У Гелии рот до ушей. У овчарки - хвост ходуном. А я стою на поляне и любуюсь ими. И тоже улыбаюсь. Пусть я впадаю в сентиментальность и грусть, пусть!.. И Кирша мой в восторге - машет хвостом. Милый мой пес, если их не злить, то нам можно даже и с овчаркой пообщаться... Но ты ничего не понимаешь в женщинах, как и я когда-то в далекую пору своей незрелости и незрячести... И может быть, лучше всего не ломать голову над их сушностью, как это ты и делаешь, а принимать их такими, какие они есть, и держаться от них подальше…Но это не дано нам. Мы запрограммированы на блуд…

Только не подведи! Только не отведи глаз!..

Меломания так и прет из меня на всех волнах. Если бы не любовь к женщинам, я бы вообще игнорировал музыку. Как хорошо под нее мечтается о них. Эх, где наша не пропадала, и порох еще есть в пороховицах!

-Сколько лет! Сколько зим! -кричу я Гелии еще издалека, а в душе звучит восторженный мотив:

…Случайно,

В тревогах мирской суеты,

Тебя повстречал я, но тайна

Твои покрывала черты…

Я не люблю баб, распахнутых настеж, от них дурно тянет сплетнями…

Она неторопливо спускает Дуняшу с поводка и вальяжной походкой направляется ко мне. Ах, какую она выдерживает паузу! Она понимает, что я любуюсь ею, и не мешает мне.

-Всего только одно лето,- спокойно говорит она, а рыжие глаза сияют и щурятся, и я вижу: она счастлива и рада встрече.

Мне приятна ее радость.

-А где же вы были все это лето?

-В отпуск ездила.

—У вас такой большой отпуск?

Поделив номера, мы пошли вслед за разводящим посмотреть на то, что каждому досталось и, если надо, с вечера обустроить свои места.

Идти пришлось по низкому берегу какого-то озера по колено в воде. Пьяным, конечно, оно это было в самый раз, а мой пес иногда даже вплавь преодолевал отдельные участки пути. И еще мешала высокая трава. Порой она скрывала меня с головой, но за ноги цеплялась в любом случае и больше всего досаждала собаке.

Вода уже остыла. Как—никак заканчивалась последняя пятница августа, и вместе с сумерками над озером поднялся холодный туман. От одного его вида становилось зябко. А нас вели в самую густую пелену. И если пьяному разводящему, как и его собутыльникам, озеро было по колено, о чем я уже вскользь заметил, то мы с Киром вымокли до нитки, применительно к собаке — до последней шерстинки!

На что мой пес водяной,но и он не выдержал. Стал забегать вперед и заглядывать мне в глаза, как бы упрекая и пытаясь меня образумить.

Я внял его молчаливым уговорам - повернул назад. Здравый смысл возобладал над охотничьей страст ью, которая без хорошего подогрева оставляет человека равнодушным к охотничьим трофеям, и дикой утятины мне уже не хотелось, и теперь я больше всего боялся застудить своего помощника. Без него мне не на что было рассчитывать, с ним я мог надеяться хоть на какую-нибудь завалящую утку, которая наверняка привела бы в неописуемый восторг мою супругу.

В палатке я обтер сеттера насухо большим махровым полотенцем, а сам переоделся во все сухое. Человеку проще, чем собаке, у него - несколько шкур. У собаки, к сожалению, одна, и хороший хозяин никогда не должен забывать об зтом.

Мы забрались под теплое одеяло, согрелись и уснули.

Сквозь сон я слышал, как вернулись охотники, и дальше уже спал под несмолкаемый гомон, стук кружек и звон бутылок. Ближе к утру я полностью отключился. Проснулся от того, что вдруг на сердце у меня стало тревожно. Я открыл глаза. Этого можно было и не делать. В палатке стояла абсолютная темнота. Каким- то шестым или десятым чувством я угадал, что Кир сидит рядом со мной и печально смотрит на меня. Без сомнения, он был чем-то встревожен.

Я протянул руку в темноту, нащупал друга и погладил.

-Тебе чего не спится?-спросил я.

Он не шелохнулся.

Я подумал, что, может быть, волки бродят возле нашего бивака, и он их учуял. Самому стало немного жутковато. Я начал напряженно вслушиваться в ночь...И услышал далекий и потому сильно приглушенный звук выстрела. Так вот где была зарыта собака!

Я засмеялся и потрепал Кирюшу по холке:

-Эх, ты…охотничек!

Но и на эту ласку он опять никак не отреагировал.

Я включил фонарь. Свет не прибавил храбрости моему псу. Здорово же я напугал его зимой, и теперь он расплачивался за мою глупость.

Я натянул болотные сапоги, потеплее оделся и вылез из палатки. Наш лагерь словно вымер. Угасая, дымился брошенный костер. Возле него трупами валялись несколько пьяных охотников. Дым стлался над землей и над ними и сливался с туманом, окутавшем реку. Светлая полоска зари едва обозначила край неба.

Я сунул голову в палатку. Кир, съежившись в комок, сидел на прежнем месте и на меня даже не глянул.

-Ну,выходи! -сказал я ему строго.- Уже уток бьют!

Пес словно оглох. А выстрелы гремели все чаще, ближе и громче, полутрезвые охотники, не дожидаясь нас, набивали рюкзаки дичью.

Надо было как-то расшевелить своего помощника и я решил пойти на хитрость. Открыл тушенку и начал греметь ложкой по банке, и стал чавкать, как колхозная свинья, и тушенку нахваливать, словно век не едал ничего вкуснее.

Кир на мою уловку не отреагировал.

А выстрелы уже слились в непрерывный гул. Казалось, что-то жутко тяжелое, чудовищно-нелепое катится с небес на землю и вот-вот под своим гремучим катком передавит все живое.

У меня у самого пропал аппетит. Мне страшно захотелось заткнуть уши и рвануть с этой охоты куда-нибудь подальше. И уж если бы я знал, что нас здесь ожидает, наверняка не мучился бы сам и не мучил бы своего друга.

Но мы были здесь. А сидеть здесь вот так без дела стало страшно. В предрассветных сумерках болотная и речная птица, налуганная шальной стрельбой, металась молча надо мной в начинающем светлеть небе...Зрелище тягостное, и в рамки моего здравогс мысла не укладывалось. Дикое побоище ничего не имело общего с моими романтическими представлениями об убийстве птиц и животных.

И Кир, судя по нему, разделял мою точку зрения, и, в отличие от меня, еще боялся за свою жизнь. Ему было страшнее всех. Он, бедолага, все слышал, но ничего не видел. Неизвестность пугает больше выстрелов, а замкнутое пространство усиливает страх. Это в равной степени относится и к людям, и к собакам. Мой пес находился на грани нервного срыва. Я был обязан не только не простудить его, но и вернуться домой с психически нормальной собакой.

Я взял его на поводок. Решительные меры, но ничего не попишешь. И как он не упирался, выволок из палатки. Он должен был почувствовать себя на свободе. Именно через чувство свободы приходит к нам чувство безопасности. Прижимаясь к моей ноге, он неохотно пошел со мной к скошенному полю, подальше от охотников и, как мне представлялось, от уток тоже.

Раннее солнце, пробивалось сквозь редеющий туман, и словно драгоценные камни рассыпало в траве. Заискрилась, засверкала цветными огнями холодная роса. И Кирюша оживился, заметно осмелел. И хоть по-прежнему стрельба стояла невообразимая, но он уже почти не обращал внимания на выстрелы. Он все веселее и азартнее бегал по огромному полю, что-то вынюхивая и выискивая в скошенной траве. Постепенно к нему вернулось привычное для него состояние. Он снова начал радоваться жизни. Зато мое настроение оставалось безрадостным. Меня угнетала мысль, что мой пес не оправдал надежды, и мы придем домой ни с чем. По недомыслию я даже бутылку с собой не взял, чтобы обменять ее хотя бы на пару чирков. Мало того, что это само по себе грустно, так еще надо будет как-то объяснить жене, почему я такой тупой и на этот раз не оправдал ружье.

Невеселые мысли - самая тяжелая ноша. Мы пересекли поле только по одной диагонали, а я уже устал. Рядом оказалась копна сена. Я завалился в нее вверх животом, подставил лицо утреннему солнцу и начал набираться сил для предстоящих объяснений...

Какое-то время я лежал один и думал, что Кир вот-вот прибежит ко мне. Полежать он любил не меньше моего и всегда охотно разделял в этом деле компанию со мной.

Но на этот раз он почему-то не спешил последовать моему примеру. Я поднял голову и увидел его на краю поля. Он стоял рядом с полоской нескошенной травы, воткнув в нее нос, и двигаться, казалось, вообще не собирается. Кто держал собак, тот знает, над чем балдеют кобели.

Я так и подумал, и решил избавить его от этой гадости.

Но мои слова подействовали на нее совсем не так, как бы мне хотелось. Едва заметная тень скользнула по ее лицу, и она задумалась. Я насторожился. Когда она о чем-то задумывается, то мне уж тут ни на что хорошее надеяться не приходится.

-А с какого выстрела ты убил ее?- кладя на мою тарелку до обидного маленький кусочек мяса, спросила она.

-С первого!- не задумываясь, ответил я.

Тут главное было не стушеваться, чтобы вранье выглядело достоверным. И мне это удалось. Но жена все равно поскучнела. И уж совсем скучным голосом проворчала:

—Буханка хлеба.

Я не понял, с чего вдруг она перешла на хлеб.

-Что, милая, буханка хлеба?

—Каждый патрон стоит столько же, сколько и увесистая буханка хорошего хлеба.

Спорить тут было не о чем, и я согласился:

-Дорогова-то, конечно, патроны стоят.

—А сколько ты бензина сжег?

Я уже стал соображать, к чему она клонит, и задал встречный вопрос:

-Сказать в рублях или в литрах?

—В рублях, лучше.

Я нахмурил лоб, пошевелил губами и выдал счет:

-На пять рублей с копейками.

-Дорогая уточка...- задумчиво покачала головой супруга.- Такой обед нам не по карману.

-Ну что ты!- забеспокоился я.- Теперь все дорожает, стоит ли по пустякам волноваться!

-Говоришь по пустякам! В магазине уточка стоит рубль пять килограмм. И это уже не пустяк! И мясо у нее, скажу я тебе, не черное и более жирное, и вкус другой, и аромат приятный.

-Но это же дичь!- с отчаяньем в голосе кричу я.- Ее не кормят отборным зерном, а питается она всякой травяной гадостью, вплоть до водорослей! Потому и вкус такой отвратительный. Соображать надо! К дичи привычка нужна!

—Да уж что тут соображать, дорогой,- и жена делает страшное ударение на слове «дорогой».- Не каждая собака твою такую дичь есть будет.

Я посмотрел на Кира. Его глаза продолжали жадно блестеть, и он только голову поворачивал то ко мне, то к хозяйке в ожидании, кто из нас вспомнит о нем и даст ему кусочек честно заработанной им утятины.

-Ты чем злобствовать, лучше отдай собаке свою долю и увидишь, как он мигом разделается с твоим бо-ольшим куском.

Я не сомневался, что так оно и будет. Ведь поесть мы с ним оба любили. Но, к моему удивлению, он понюхал-понюхал свой обед и с безразличным видом отошел в сторону.

Жена торжествующе посмотрела на меня.

-Горячий кусок!- воскликнул я, все еще веря во всеядность собаки.

-Он остыл, пока ты подсчитывал, на сколько рублей бензина сжег. Вот теперь к этим рублям еще прибавь амортизационные отчисления с лодки, ружья и лучшего друга человека. Твоя уточка сразу станет золотой!

-Не пойму, к чему это ты все клонишь?- растерянно пробормотал я.

И действительно, если в начале разговора я понимал его логику, то теперь терялся в догадках.

-К чему спрашиваешь клоню?- в ее глазах появился холодный блеск.- А вот к чему!

Она грохнула кулаком по столу!

Я мигом втянул голову в плечи, а мой соратник, товарищ по охоте, поджав хвост, удрал из кухни.

Прозвучал гневный приговор:

-Чтобы завтра же сдать ружье в комиссионку! И чтобы больше - никакой охоты!

Милая! Да я только и мечтал о таком счастье!

Я наклоняюсь как можно ниже к тарелке. Не дай бог, еще увидит мою радость и передумает.

-Может быть, повременишь,- говорю я и стараюсь, чтобы мой голос звучал невесело.-Ведь только сезон открылся...И мы с Кирюшей только начали в это дело втягиваться.

-Вот пока вы к этому делу не пристрастились и совсем не разорили меня - сдай ружье! Так мне спокойнее будет.

-А как же с селезнем быть, раз золотая уточка нам не по зубам, и Кирша дичь не ест?

-Подари его кому-нибудь, у кого собака всеядная есть. Товарный вид у него впечатляющий.

Это желание жены так совпадает с моим, что я не могу скрыть счастливой улыбки.

-Ты не спеши радоваться!- холодно роняет она.- Подарить надо с умом, чтобы польза от этого была. Понял?

Еще бы не понять! Милая ты моя женушка! Да у меня уже все продумано. Как хорошо, когда мы вот так в унисон мыслим! Даже жить хочется с тобой…

***

Селезень привел Гелию в восторг.

-Надо же какой красавец!- воскликнуда она и, хитро сощурив глаза, спросила.- У жены стащили?

-Тьфу ты!- возмутилея я.- Гелия, ну что вас, такую красивую женщину, заставляет говорить такие глупости?

-А где взяли?- пропускает она мимо ушей мое замечание.

-На охоте, естественно! Не забывайте, с кем вы имеете дело!- и я гордо приосанился.-Сам добыл, сам и распределил! Вот и вас не обделил, в подарок вам эту дичь принес. А жена моя, оказывается,брезгует дикими утками. Видите ли, сызмальства приучили ее к газетным. А вы - стащил.

-Ну, бывает... Не то сказала,- улыбается Гелия.- А как же вы добыли ее?

-О, это целая охотничья история!- воодушевляюсь я.

Моя прелестная собеседница смеется:

-Придуманная?

-Ну, что вы!- опять возмущаясь я, но уже не так энергично.—Даже будучи охотником, я не научился врать. А врать ведь тоже надо уметь.

-В наше время как никогда надо уметь вратъ,- соглашается Гелия со мной, конкретизируя мои философские сентенции.

И мы почему-то смеемся. Наверное, у нас просто хорошее настроение, а, может быть, у нас у обоих одно и тоже на уме. Кто знает...

Вон и у Кира с Дуняшей тоже свое на уме. И им от этого весело. И они заняты сами собой и ни на какого не обращают никакого внимания, даже на собственных хозяев.

А я думаю, как хорошо, что Кирюша увлекся Дуняшей и не слышит меня. Впрочем , даже если бы он и слышал, то ничего из сказанного мной не смог бы опровергнуть. Всевышний разумно поступил, не дав собаке голосовых связок, а то люди додумались бы не только хвосты им обрубать, чтобы не выдавали своих эмоций, но и языки обрезали бы им, чтобы не выбалтывали секретов хозяев.

И вот я рассказываю Галии, как там, за озером Ильмень, пустынно и жутко. Какие страшные испарения поднимаются с озер и болот вместе с утками, и как я с одного выстрела сбил вот этого прекрасного селезня. И чтобы у нее не было на этот счет сомнений, показываю на смертельные метки.

-Вот видите на его груди три ранки? Это моя дробь!

Она берет птицу в руки, перестает улыбаться и пристально вглядывается в три кровавых пятнышка, побуревших от времени.

—Так вы его сразу насмерть убили?- спрашивает она.

Мне не хочется упрощать дело, хотя , конечно, убить можно только насмерть. Мне кажется, тут можно заработать кой-какой авторитет, и я — грудь вперед.

-Нет, не сразу. Пришлось повозиться. Высоко летел, и жирный черт. Три дробинки для него - ничто. Еще трепыхался, когда Кир принес его.

-Долго умирал?- голос Гелии дрогнул.

Сострадание к дичи - чувство, конечно, смешное. Но мне не хочется глумиться над такой очаровательной наивностью, и я спешу успокоить альтруистку:

-У нас, у охотников, долго не умирают. Я мигом шею ему свернул. У нас есть святая заповедь: добей зверя, чтобы не мучился бедняга. Соответственно и на птичек это распространяется...хотя они и не звери.

Как-то странно дрогнуло лицо Гелии. Она протянула мне селезня.

-Возьмите...Мне, кажется, я тоже брезгую дикими утками.

Я машинально беру птицу. В моих глазах удивление и немой вопрос. Гелия видит все зто и говорит грустно:

-Понимаете, не смогу… Все буду думать, как вы ему, бедняжке, голову откручивали.

-Да не откручивал я ему ничего!- забеспокоился я, чувствуя, что из-за моей проклятой фантазии она теряет ко мне интерес .- Это я уточке голову открутил. Так что ешьте на здоровье и не берите в свою прелестную головку всякую глупость. Этого селезня Кирюша мертвым принес.

Но она смотрит на свою собаку, и я понимаю, что они сейчас уйдут. И не это меня огорчает. Больше всего меня огорчает то, что она разочарована во мне. Я спешу навязать ей свой подарок, надеясь хоть этим как-то сгладить неприятное впечатление от нашего разговора.

-Тогда муж ваш пусть съест!

Она глядит сквозь меня в какую-то далекую даль.

-А мужа у меня нет.

-Как это нет?- я ошарашенно смотрю на нее .- Что же, вы тогда солгали?

-Ничуть!- ее красивый, как сейчас принято писать_,чувственный рот кривит презрительная усмешка.- Я его выгнала. Доверия не оправдал. Все кастрюльки пережег.

И тут меня взорвало!

-Какая же вы на самом деле ханжа! Селезня вам жаль, а мужчину-человека выгнали из-за каких-то трехрублевых кастрюлек! Сердца у вас нет!

Рыжие глаза Гелии глядят на меня спокойно, почти насмешливо.

-А у него было сердце, когда он двадцать восемь лет с мамой прожил и палец о палец не ударил, чтобы хоть чем-то помочь ей, а заодно и самому хоть чему-то научиться?

Крыть нечем. Она уходит, торжествуя, и с гордо поднятой головой.

Да, я тоже не спец по кастрюлькам! Но вот что значит вторая осень в любви. Остыла девочка! А тут еще жена со своими советами и наставлениями. Черт бы ее побрал!

Я грустно смотрю вслед Гелии. Вот и подарил с умом. Пользы - никакой, а горе от ума - очевидно. В жизни случаются моменты, когда вдруг чувствуешь, что сам себе закрыл дорогу и в чужой дом, и в чужое сердце. Я интуитивно понял это, как и то, что исправить уже ничего нельзя.

И чтобы на этот счет у меня не оставалось никаких сомнений, в шагах тридцати от нас Гелия остановилась, слегка повернулась к нам…

В перваый момент мне показалось…ну как это бывает в кино, где хэппи-энд превалирует над идиотизмом киношников…

Ничего подобного не произошло. Она неторопливо осмотрела меня и тихо молвила:

-А ваша стиральная машина работает исправно.

Сказала не для того, чтобы обидеть. У нас, у русских, встречают по одежке, а провожают по уму. Сказала только для того, чтобы у мня на ее счет не оставалось никаких сомнений.

***

Знаю,

каждый за женщину платит.

Вл. Маяковский

Несколько дней я ходил как неприкаянный. А на всех каналах звучала одна и та же мелодия:

Как прожить нам в мире этом без потерь, без потерь!?.

Это был хит года.

Тогда еще мы не потеряли вкус к хорошей музыке, и прибалты тогда еще от нас не отделились и с удовольствием пели по-русски и для русских. Но дело не в этом. И далеко не в этом, хотя и мелодия, и сам текст пришлись мне по душе, как и голоса исполнителей.

В моей душе, как в океане,

Надежд разбитых груз лежал.

Разочарование в себе самом. Вот в чем было дело!

А я когда-то думал,

Что седые,

Как святые,

На женщин

И на девушек глядят…

Но и на старуху случается проруху. Что это такое поконкретнее – не знаю, но у русского народа такая поговорка есть, и смысл ее каждому дуракцу понятен.

Любил, как сон,

Прелестную,

С мечтой и грустью

В облике,

Любил полунебесную,

Стоящую на облаке...

Любовь – не сделка и не вероломство «домушника», а состояние души.

Кто любил, уж тот любить не может.

Кто сгорел, того не подожжешь.

Все дело было в лестнице.

Она оборвалась.

Лестница может вести куда угодно. Верх, вниз и даже в тупик, но только не на небо. В жизни всякое случаться, но самое определенное в ней – смерть. Дальше кладбища, к каким попам не ходи, у человека ничего нет. Не определен только срок похорон.

А за кладбищенской оградой

Живое сердце не стучит.

Я видел себя на последней ступени, и с этой высоты своего возраста мог оглянуться назад…

Много женщин меня любило,

Да и сам я любил не одну…

Любил и пил запальчиво

И разгадал давно,

Что женщины обманчивы,

Как сладкое вино.

Если бы не Кирюша, то, может быть, я вообще сиганул бы вниз. Но пес не дал мне расслабиться. Он поднимал меня с дивана, как бы мне этого не хотелось, рано утром, когда все нормальные люди еще спали, и вытаскивал на улицу, не взирая на мои охи и крехи. И сколько бы я с ним не гулял, ему всегда было мало. Постепенно я до того расходился, что пришел в себя, и осознал главное.

Климакс!

Закричал бы я, утопающий:

Мне, товарищи, нелегко.

Но нельзя мне позвать товарищей, -

Все товарищи далеко…

Оказавшись на самой последней ступени, я мысленно оглянулся на маршевые пролеты, по которым мы идем по жизни между прошлым и будущим то вверх, то вниз…

Кто б жизнь мою окинул оком

И кто бы догадался сам,

Что я стою живым упреком

Несправедливым небесам.

Будущего теперь у меня не было. Теперь я должен был жить одним прошлым. Это уже старость. И склероз, наверное, не худшая выдумка творца. Он явно пытался избавить человечество от старческого бреда. Но он не учел другое. Голь на выдумки богата. Мучимый бездельем, человек с больным воображением чего только не натворит. Мемуары как раз склеротики и сочиняют, и чаще всего с больной головы валят на здоровую. Умственно нормальные занимаются полезным для общества трудом, и даже стихи не пишут.

Но что ж, каждому свое, заметил когда-то великий Плиний.

И не написать ли мне что-либо о Кирюше? Не как об охотничьей собаке, а как о лечебной. Ведь благодаря ему я забыл о своем сердце, и оно теперь не болит даже о Гелии.

Пес вполне заслужил славу целителя! Я не имел права умалчивать об этом. Я должен был поделиться с остальным миром своим опытом благополучного исцеления.

Благородство так и поперло из меня.

Я взялся за перо, и впервые узнал радость свободного творчества.

Но не долго мне посчастливилось радоваться Рукопись обнаружила жена.

-Что это такое? -ткнула она пальнем в тетрадь.

-Что это такое? -переспросил я, выигрывая время на обдумывание ответа .- Это так...мои фантазии о нашем любимце.

-Ну, тогда объясни мне, зачем ты тут про Дуняшу фантазируешь?

-А как же я тут без нее обойдусь? Дуняша - его подруга.

-Я не о собачьей подруге тебя спрашиваю, а вот о той рыжей говорю, которая, как две капли воды, похожа на ту нарисованную, что у омута сидит и вместе с картиной называется "Дуняша".

-Это босая и с распущенными волосами?—уточнил я.

-Ну да!

-Так это - Аленушка!

-Не морочь мне голову! Я тебе говорю: у омута сидит Дуняша, и баста! И чтоб ее, нахалки, в твоих фантазиях больше не было! Ты забыл, кто тебя человеком сделал?

Мне - всегда казалось, что я был, есть и буду им, что я – всего лишь творение бога, и это он сначала сделал человека, а уж потом из его ребра сварганил женщину…прародительницу моей супруги, которая…ну, в общем, которая вполне заслуженно была изгнана из рая.

Я недоуменно уставился на свою половину:

-О чем ты,милая?

-А о том! Кто тебя отучил пить и курить?

-Э! Милая !- засмеялся я .- Ты тут ни причем. Это стенокардия сделала меня таким положительным.

-А кто тебя до стенокардии довел? -запальчиво воскликнула она, но вовремя спохватилась, что ее понесло не туда, и прикусила язык. И даже немного стушевалась. И взгляд ее как-будто бы тоже немного смягчился.

-Ну, ладно! -махнула она рукой,- Пиши, что хочешь, а лишнее я потом вычеркну!

Я склонил голову в знак согласия. А сам с того дня завел две тетради. В одной пишу для жены. Здесь я ублажаю ее на свой манер и всячески усыпляю ее бдительность, и здесь она вроде ангела изображается, но, естественно, без крылышек.

Иногда я с иронией наблюдаю, с каким умилением она читает эту галиматью, а потом с каким вдохновением берется за приготовление котлет. И котлеты у нее тогда получаются особенно вкусными. И тут уж, особенно когда их ешь, иронизировать совсем не над чем. Тут я уж совсем с грустью думаю о прожженных кастрюльках, и с какой бы скоростью я вылетел из кухни Гелии, окажись на месте несчастного изгнанника.

С изменами,

С любовью,

С чарами

Душа моя, -

Что к ней влечет?! –

Как лавка

С хрупкими товарами,

Закрыта

На переучет.

Чистосердечные раскаяния еще не были чистосердечными, но они уже положительно влияли на мой аппетит. Увесистые домашние котлеты явно отбили охоту к любовным авантюрам. Я в очередной раз убедился в справедливости ученого мнения диетологов, которые на основании тысячелетних наблюдений за супругами уверенно утверждают, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.

Вторую тетрадь, я засекретил, чтобы она случайно не повлияла на вкус любимых котлет. В этой тетраде я пишу для души и для большей надежности нажимаю в ней на аллегорию, развернутую метафору, чтобы самому смешнее было, или, что еще хуже того и никакому сравнению не поддается, на метонимию. Здесь у меня – одна женщина в двух лицах. С одной стороны – солнечный профиль, как у Гелии, с другой стороны…суровый фас.

Жена здесь у меня - ну прямо настоящий Цербер. В минуты тягостных раздумий, и когда мне особенно грустно, я смотрю на натуру и думаю, как словесный портрет похож на оригинал. И даже метонимия не может сбить с толку.

Но я не падаю духом. Жизнь продолжается, и на всякого Цербера есть свой Геракл!